Проблема может быть сформулирована и так — понятием Абсолюта и Бога можно злоупотреблять для оправдания своих действий и снятия с себя ответственности. Можно ли предложить систему понятий и ментальных процедур, которыми злоупотребить невозможно или очень трудно? Мне представляется, что трудно злоупотребить динамической философской позицией, так как она не дает возможности опереться на высшие основания того или иного действия. Она оставляет человека наедине с самим собой и со своей ответственностью, если, конечно, у него достаточно воображения, чтобы чувствовать боль и унижение другого.

В философии негативность—это и есть фундаментальная позитивность. Все же остальные формы позитивности тем самым лишаются элементов «встроенной» абсолютности, и сохраняют должную для честного знания релятивность. И именно философская негативность есть рациональная форма толерантности и способности к диалогу. Есть и внерациональные формы толерантности, строящиеся на способности сострадания, чуткости к чужому унижению, если хотите — любви (не путать с властью, которая так часто любит представлять себя любовью). Платоническое же представление о Благе артикулировано вполне отчетливо и увенчивается «Государством». Так что Благо Платона несет на себе вполне проясненную и артикулированную тенденцию «прафашизма», сознательного, вспомните про Сиракузы (и «сиракузы» Хайдеггера). «Прафашизм» — понятие того же уровня, что и платоническое Благо. Таково это Благо и такова мощеная дорога в ад.

Я надеюсь, понятно, куда я клоню — негативность есть единственное и позитивное поле философии. Все другие «позитивности» экстерриториальны для философии в узком смысле (в том, о котором я постоянно твержу), и характерны для исторической Философии в широком смысле. Мой замысел — радикализовать эти отношения двух функций и оставить «позитивную» функцию для тех, кто свое письменное или устное творчество хочет назвать философией, хотя на самом деле это вполне почтенные формы беллетристики, поэтизации, мифологизации. ФИЛОСОФИЯ НЕ ЕСТЬ МЕСТО (ТОПОС) АБСОЛЮТНОЙ (ЫХ) ИСТИН(Ы,) пусть даже в форме языка как Дома бытия (Хайдеггер).

ФИЛОСОФИЯ ЕСТЬ МЕСТО (ТОПОС) РЕЛЯТИВИЗАЦИИ ЛЮБЫХ АБСОЛЮТОВ. И ЭТО ПОЗИТИВНО В СВОЕЙ НЕГАТИВНОСТИ. ФИЛОСОФИЯ ПРОЯВЛЯЕТ, АКТУАЛИЗИРУЕТ САМУ ФУНДАМЕНТАЛЬНУЮ БЕЗДОМНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ. ЗАСТАВЛЯЕТ ПОМНИТЬ, КТО ЖЕ ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ.

Свобода же от идолов разума представляется мне единственным последовательным путем к тому, чтобы оставить человека наедине со своей способностью, или НЕспособностью сострадать чужой боли и унижению. И не говорите мне об истине — нет истины, кроме «таблицы умножения» (в «широком», конечно, смысле), и той, которая нам дается в сострадании. Но эта последняя истина не нуждается в рациональных, или догматических подпорках. Способность к состраданию или есть, или нет. Уж у кого как сердце устроено, не так ли? Зато не на кого свалить—за все отвечаешь сам. Мне представляется, что здесь соединяются в одной точке и проблема свободы, и проблема блага, проблемы знания, проблемы веры, сознания, языка.

Я не придаю ничему статус "абсолютной" истинности, хотя само по себе это утверждение только кажется понятным, или однозначным. Предположим, что мы понимаем, о чем речь.

Сострадание не есть опора и основание философии, оно есть просто качество, которое есть, или нет (со всеми, разумеется, промежуточными вариантами). Причем "есть" не в абсолютном смысле, а в том условном смысле, который мы только и можем себе позволить, говоря о реальности.

Так вот сострадание и любовь, не очень хороши для того, чтобы служить подпорками, так как, кроме всего прочего, у нас нет гарантии, что они (я имею ввиду наши собственные чувства) всегда под рукой. Дело не в этом, дело в том, что не на что и не на кого свалить ответственность. В решении любых вопросов — онтологических, этических и прочих. В этом и есть майевтическая функция философии — перенос ответственности "извне" "вовнутрь". Я отдаю себе отчет в неоднозначности этих понятий. И отдаю отчет в труднодостижимости честной позиции такого рода.

"Моральная" направленность моего философствования объясняется тем, что все другие способы отношения с "бытием" заняты другими видами деятельности. В области научной деятельности меня вполне устраивает современная хорошо выверенная и вполне самокритичная методология (хотя она и не одна, но всех их объединяет достаточно последовательный критицизм). Я не вижу особой философской территории, кроме той, одновременно и этической и критической, о которой я говорю. Все предложения другого рода оказываются мифологизированием, более или менее тонким, более, или менее удачным. Подчеркиваю — я не против такой деятельности, я даже готов называть ее Философией в широком смысле слова.