Правда, в законодательных актах Церкви мы, кажется, можем усматривать определенную каноническую тенденцию к преодолению состояния безбрачного состоянием монашеского пострижения, к взгляду на безбрачное состояние без монашеского пострижения как на состояние духовно как бы незаконченное, половинчатое и промежуточное (см. для этого, например, Карфагенского Собора правило 2). Правда, что в сознании святителей особой духовной одаренности - святителей, которым дана как бы особая благодать "чадами Божиими быти" и прозревать непосредственно и идеально в самую сущность явлений, может совершенно уничтожаться всякое расстояние между их безбрачием и монашеским пострижением. Достаточно для этого прочесть, например, по данному вопросу следующие достопримечательные суждения нашего Правящего Первосвятителя Высокопреосвященнейшего Митрополита Горьковского Сергия в одном из его известных трактатов: "Предстоящий Собор и желательные церковные преобразования" (Выборг, 1906): "Всякий, кто ясно представляет себе глубину доступного человеку самоотречения, которое требуется от епископа как продолжателя дела Агнца Божия, вземлющего грех мира, всякий, прежде чем принять на себя этот сан (если к нему призовут), - пишет здесь Высокопреосвященнейший Владыка Митрополит, - сам почувствует внутреннюю необходимость пережить то деятельное отдание себя в жертву Господу, которое составляет сущность монашества, и в частности чина пострижения" (стр.17). Это глубоко достоподражательно и верно.

Но все же Святая Церковь в вопросе о монашестве епископов не имеет того, что она имеет в вопросе о их безбрачии, - не имеет Вселенско-Соборного освящения обязательности монашеского пострижения как необходимого условия всякой епископской хиротонии. Сознание необходимости монашеского пострижения поэтому остается для всякого призываемого к епископскому служению в Церкви свободным актом ничем не связанной его совести, и церковное домостроительство удовлетворяет, таким образом, запросам всяческой человеческой психологии, каждый раз по-своему своеобразно предстоящей своему Господу Богу.

Итак, ни история, ни каноническое устроение Церкви, ни самое существо разбираемого дела, требующее всюду искать лишь безбрачных достойных кандидатов епископского служения в Церкви, не обязывают считать пострижение в монашество канонически необходимым, хотя и совершенно понятным условием епископской хиротонии.

Но может быть, с другой стороны, следует думать, что между обетами иноческого звания и обязанностями и правами епископства в Церкви существует внутреннее противоречие, не позволяющее даже и быть монаху епископом, как то предполагают, видимо, представители т.н. брачного епископства.

Как видим здесь, перед нами другая крайность в решении нашего вопроса. В самом деле, то "все епископы должны быть монашествующими", то ни одного: "монах епископ вовсе немыслим". Само собою понятно, что как несправедлива была первая крайность, так таковою же должна быть признана и крайность вторая. История христианской Церкви не видит какого бы то ни было противоречия между обетами иноческого звания и обязанностями и правами епископства (Двукратный Собор, 17). Она знает великих святителей и учителей, вышедших из лиц не только подвижнического жития, но и иноческого пострига. При этом и 2-й канон Константинопольского Собора 879 года, бывшего в храме святой Софии, на который обычно ссылаются как на каноническую инстанцию, запрещающую быть лицу монашествующему епископом Церкви (см. даже у епископа Никодима (Милаша). "Правила" I,373; ср., впрочем, II,318-319), в данном случае не является отрицательной инстанцией при положительном решении разбираемого вопроса. Справедливость требует отнестись к указанному правилу Поместного Собора иначе и усматривать в нем лишь указание на обычай, вызванный какими-либо местными обстоятельствами Константинопольской Церкви, или, во всяком случае, считать его относящимся к епископу, принимающему монашество после хиротонии и с целью устранения себя от служения епископского, или, наконец, видит в нем даже указание на образ "великой схимы", принимаемой иногда епископами-иноками: в таких случаях епископы действительно переставали быть правящими архиереями и лишались своих административно-епископских полномочий. "Здесь говорится, - пишет Высокопреосвященнейший Митрополит Сергий о 2-м правиле упомянутого Константинопольского Собора, - о пострижении после архиерейства (может быть, даже о великой схиме); говорится, следовательно, о таком епископе, который, из опыта убедившись в своей неспособности к начальствованию и учительству, принимает монашество с прямою целью, чтобы не быть епископом. Понятно, что такому раз отрекшемуся от пастырского служения неприлично домогаться снова пользоваться правами архиерейства" (цит.соч., стр.17). При ином толковании канон 2-й Константинопольского Собора 879 года, естественно, стоял бы в противоречии со всей указанной историей Христовой Церкви.