- Всего в библиотеке документов:
6556
Статистика
Шмитт Карл
Имя крупнейшего правоведа и политолога ХХ века Карла Шмитта (1888-1987) сегодня малоизвестно русскоязычной аудитории, поскольку еще до недавнего времени было под запретом официальной науки, именовавшего его «коронным юристом» Третьего Рейха. И это отнюдь неслучайно, ведь во многих его трудах можно найти оперативную критику либерального миропонимания, парламентаризма, идеи One World, т.е. той совокупности «мифов», на которых зиждется современная нам политическая реальность. Но Система подвергается мутации, постепенно вбирая в себя, переваривая и превращая в насмешку собственных противников. Трудно сказать ждет ли подобная участь работы К. Шмитта, но сам факт, что переводы его трудов на русский язык санкционируются небезызвестным институтом «Открытое общество» и издаются мизерными тиражами, расходящимися по преимуществу в академической среде, говорит о многом. Нет смысла пересказывать его работы, анализировать и раскладывать все по полочкам, их просто необходимо читать и перечитывать.
Карл Шмитт родился в 1888 году в крошечном городке Плеттенберг на западе Пруссии. Семья была католической, мелкобуржуазной, но почтенной, отец Шмитта заведовал церковной кассой, так что ему была привычна, интимно близка не только догматическая и культовая, но и повседневная, рутинная сторона католицизма, который всегда оставался важнейшей частью его жизненного уклада. В 1907 году он приезжает в Берлин изучать юриспруденцию. Он был беден, провинциален и скромен. Даже через много лет, в глубокой старости Шмитт, вспоминая о годах учебы в Берлине, говорит, что чувствовал себя чужаком в этом протестантском городе, с его "ложным блеском", с его тягой к модерну. Возможно, также и поэтому после двух семестров в Берлине он продолжает обучение в Страсбурге и Мюнхене. Вряд ли его можно назвать чьим-то учеником – если понимать под ученичеством нечто большее, нежели посещение лекций и прохождение экзаменов. Мы не находим у него добрых воспоминаний об университетских профессорах; зато до конца дней у него сохраняются хорошие отношения со своим старшим другом, поэтом Теодором Дойблером (1876-1934), отношения с которым завязываются в 1912 г., уже после университета. Тяга к богеме, к художественной элите заметна у Шмитта с юношеских лет. Дойблер – лишь одно из многих знакомств этих лет, но именно оно перерастает в настоящую дружбу. Честолюбивый молодой юрист, в высшей степени нацеленный на профессиональную карьеру, нуждается в постоянных влиятельных покровителях, в надежном источнике доходов. Он выполняет рутинную юридическую работу в конторе – и он же может вместе с Дойблером отправиться в четырехнедельное странствие (воспроизводя любимый немецкий образ романтического странствия друзей, возрожденный в это время немецким Jugendbewegung, молодежным движением, в котором, кстати говоря, весьма сильно было влияние католицизма).
Первая мировая война – важнейшее событие в жизни людей его поколения. Шмитт не принадлежит к тем чувствительным натурам, которые поражены ее ужасами – собственно ужасов он не испытывает. Вступив в армию добровольцем, он попадает в лейб-гвардию, но в резервную часть, затем оказывается прикомандирован к ставке заместителя командующего первым армейским корпусом в Мюнхене. Какая-то смутная, до сих пор не проясненная история с травмой спины – не то в результате падения с лошади, не то застарелая болезнь... Шмитт остается все годы войны в Мюнхене, продвигается по службе (он работает в армейской цензуре), получает награду, завязывает знакомства среди военных. Заметные обстоятельства этого времени: поражение Германии в войне, краткая, но бурная история Баварской Советской республики, знакомство с Максом Вебером, женитьба.
В 1915 г. Шмитт вступает в брак с Павлой (фон) Доротич. И дворянский титул, и даже сербское происхождение вызывают сомнение, она вообще в высшей степени сомнительна, эта женщина, так что женитьба в известной мере не менее экстравагантный поступок Шмитта, чем его дружба с Дойблером. Очень скоро обнаруживается, что брак этот, мягко говоря, неудачен. Супруги живут порознь, в разных городах, но еще долго, вплоть до начала 20-х гг. Шмитт подписывает свои сочинения двойным именем: Шмитт-Доротич. Когда же он, наконец, намеревается расторгнуть этот брак, католическое духовенство не дает на это согласия – Шмитт делает по меньшей мере две попытки добиться позитивного решения в высших церковных инстанциях, но безуспешно. Тем не менее в 1926 г. он вступает в новый брак, оказываясь, таким образом на долгие годы вне церкви. Лишь в 1946 г., в лагере для интернированных в Берлине он снова прислуживает во время мессы. В 1919 г. Шмитт знакомится с Максом Вебером, посещает его семинар для молодых преподавателей, доклады, лекции, в том числе и знаменитый доклад "Наука как призвание и профессия". Шмитт входит в узкий круг относительно близких к Веберу людей, но вряд ли они могут сойтись по-настоящему: и разница в возрасте, и многие принципиальные установки должны сильно их рознить.
В 1919 г. Шмитт начинает преподавать. Его первое место – Высшая торговая школа в Мюнхене. В этом же году начинается самый плодотворный период его научной деятельности. В свет выходит "Политический романтизм" (1919), сочинение, в содержательном отношении скорее завершающее предшествующий этап его развития, нежели открывающее новый. Это расчет со своей юностью, с тем, к чему по самому существу своей натуры он должен был чувствовать тяготение. 1921 г. – важная веха. Книга "Диктатура" – это, собственно, и есть "тот самый Шмитт", исследующий собственную область политического, ставящий во главу угла проблему чрезвычайного положения, суверенного решения, хрупкости и ненадежности либеральной парламентской демократии. Зная о последующей эволюции Шмитта и тем более – о том, к чему пришла Германия, можно сделать вывод, будто Шмитт изначально стремился к разрушению основ немецкого парламентаризма и был апологетом тоталитарной диктатуры. Такой вывод нередко делали и делают до сих пор. Но он несправедлив. Книга о диктатуре написана еще до всего, еще тогда, когда полной ясности не было даже с итальянским фашизмом (которым, впрочем, Шмитт уже в скором времени прельстился), когда даже коммунистическая диктатура была лишь отчасти известна и далеко еще не сформировалась в тот режим, каким он предстает в годы своего расцвета. Шмитт не подгонял развитие, не пытался разрушить Веймарскую республику, не агитировал. Его работы были вполне «нормальными» – они вписывались в рамки тогдашних дискуссий и поражали глубиной мысли, ученостью, необыкновенной точностью и афористической суггестивностью формулировок, а не решительной несовместимостью с господствующим политическим строем и правопорядком. Католическая и консервативная ориентация Шмитта были тогда, впрочем, несомненны, и это обнаруживается с полной ясностью в ближайшие годы. Шмитт не становится приверженцем радикальных партий. Он вообще очень осторожен, осторожен до крайности, иным кажется: до боязливости. Его критика слабостей либерализма предполагает внимательное отношение к духовным альтернативам, к радикальному отрицанию и радикальному утверждению. Но не забудем, что Шмитт еще и юрист, и духовно-политические симпатии и антипатии не уводят его от признания ценности права государства. Право же реализуется в государстве, вот этом, существующем здесь и сейчас. Шаткость государства опасна для права. Шаткость государства обусловлена борьбой партий. Борьба партий в публичной политике – необходимый атрибут либерализма, но не демократии. "Власть народа" – одна из ключевых очевидностей современности – может быть не либеральной. Таков круг идей, развиваемых Шмиттом.
В середине 20-х Шмитт – образцовый немецкий профессор. Он работоспособен, тщеславен, обидчив, упрям, неутомим в полемике, в высшей степени ощущает свою принадлежность к ученой касте и потому до крайности щепетилен в вопросах статуса – но забывает о профессорском высокомерии тем более, чем выше научные дарования его собеседника. Ему не чужда экстравагантность – брак с Павлой Доротич расторгнут без позволения церкви, новый брак (1926 г.) с Душкой Тодорович не может быть церковным, отношения с церковью становятся напряженными, да и не видит уже Шмитт в католицизме после 1925 г. той вековечной мощи, которая еще недавно внушала ему столько упований.
Он пишет "Политическую теологию" (1922), "Римский католицизм и политическая форма" (1923), "Духовно-историческое состояние современно парламентаризма" (1923), "Понятие политического" (1927), "Учение о конституции" (1928), "Гарант конституции" (1930), "Легитимность и легальность" (1932), – работы, на которых основана его научная репутация не только в Германии, но и за ее пределами. Он получает, наконец, профессорские должности: 1921 г. – Грайфсвальд, 1922-28 гг. – Бонн, 1928-1933 гг. – Берлин, потом снова Кельн, и снова – в 1933 г. – Берлин. Здесь он остается до 1945 г., и эта профессура – последняя. В 1920-е годы Шмитт – один из самых известных европейских юристов, значение его трудов не только для профессиональных правоведов, но и для социологов, философов, теологов бесспорно.
Сам Шмитт отнюдь не хотел быть политическим радикалом, ни правым, ни левым, не был он и "консервативным революционером". Существует стойкая традиция причислять его именно к этому духовно-политическому течению. Есть и прямо противоположная точка зрения: Шмитт – критик политического романтизма – никогда не мог быть в числе его идейных наследников. Как бы там ни было, а связи Шмитт в этих кругах имел, да и не просто связи. Не будем говорить о фигурах сравнительно второстепенных. Довольно того, что именно в эти годы начинается его многолетняя дружба с Эрнстом Юнгером. Шмитт всего лишь на семь лет старше Юнгера, они очень разные: и по жизненному опыту, и по темпераменту, и (по крайней мере первоначально) по политическим ориентациям. И все-таки что-то тянет их друг к другу, не просто симпатии, но какое-то глубинное сродство, сохранившееся на долгие годы, – чуть ли не до самых последних дней.
Еще одна важная, достойная упоминания дружба начинается в те годы: дружба Шмитта с ответственным правительственным чиновником Йоханнесом Попицем, консерватором, позже работавшем министром финансов Пруссии и при национал социалистическом режиме и павшем его жертвой в самом конце войны. Попиц был одним из активных участников заговора против Гитлера, его памяти Шмитт посвятил одну из самых значительных публикаций послевоенных лет – "Сочинения по конституционному праву 1924-1954 гг.", на дружбу с ним он ссылался, когда доказывал, что не был активным и убежденным национал социалистом. Интересно здесь то, что Попиц, высоко ценивший Шмитта, не привлекал его, однако, к ответственным политическим делам и не вводил в круги, где, собственно, во многом и принимались важнейшие решения. Говорят, что он недаром оставил его в стороне от заговора: то ли берег, то ли не был уверен в достаточной твердости, то ли учитывал чрезмерную невоздержанность на язык своего друга. Но отметим, кроме того, еще одно: даже во времена Веймарской республики Попиц не считал Шмитта серьезным политиком. В реальной политике Шмитт, по его мнению, не разбирался. Ему доверяли в вопросах фундаментальных, концептуальных; его ценили как эксперта-юриста; его блестящий дар публициста тоже был должным образом отмечен. Но стратегия и тактика реальной политики, учет фактических сил и все остальное в том же роде – это не было его стихией, а неспособность разбираться в людях, общая непрактичность были широко известны.
В начале 1933 г. он оказывается – по собственному выбору – вне активной политики. Но он не может противостоять искушению вновь быть при большом деле, когда после мартовских выборов в Рейхстаг и пресловутого Erm?chtigungsgesetz (Закона о полномочиях), благодаря которому национал социалистическое правительство легальным образом обрело права, прежде принадлежавшие Рейхстагу, ему предлагают принять участие в выработке нового законодательства. Новый режим нуждается в нем – и Шмитт принимает его, кроме прочего, заинтригован возможностью поближе узнать, что собой представляет национал социализм как политическая сила. Ему становится ясно, что в скором времени национал-социалисты полностью овладеют всем аппаратом власти, без помощи и без участия консерваторов. Именно так Шмитт приближается к решению вступить в НСДАП. Надежды на то, что рейхсвер вмешается в развитие событий, быстро тают, Шмитт все активнее отождествляет себя с режимом, в июле 1933 г. он становится прусским государственным советником (кстати говоря, вместе со знаменитым дирижером Фуртвенглером и актером Грюндгенсом), в октябре получает "главную" юридическую кафедру страны: место профессора в Берлинском университете. Начинается новая эпоха. Появляется новый Шмитт – все менее узнаваемый для друзей и коллег. Он вступает в НСДАП 1 мая 1933, в день, объявленный официальным праздником труда.
Автор статьи "Фюрер защищает право", прусский государственный советник, руководитель имперской секции преподавателей права в высшей школе, главному редактору журнала "Немецкое право". Именно Шмитт, открывая состоявшийся 3-4 октября 1936 г. представительный (до 400 участников, среди которых около сотни преподавателей высшей школы) конгресс "Еврейство в науке о праве", заявляет: "Все, что фюрер говорит о еврейской диалектике, мы должны вновь и вновь твердить себе и нашим студентам, дабы избежать величайшей опасности, заключенной во все новых маскировках и увертках. Одного только эмоционального антисемитизма здесь недостаточно; нужна основанная на познании уверенность. ... Расовому учению мы обязаны знанием различия между евреями и всеми остальными народами". Именно на этой конференции Шмитт предложил считать сочинения немецких авторов еврейского происхождения переводами с еврейского языка, помещать их в библиотеках в раздел "Judaica" и, если в случаях крайней необходимости нельзя обойтись без цитат, помечать эти тексты шестиконечной звездочкой, дабы легко отличать их от подлинно немецких.
Его дела идут блестяще до 1936 г., когда недовольные его стремительным восхождением коллеги и быстро набирающие силу деятели СС составили против него хитроумный комплот. Шмитту припомнили все: и его католичество, и связь с Партией Центра, и работы в поддержку Веймарской конституции, и былую ставку на консерваторов, и, конечно, то, что его основные работы после 1933 г. являются не сугубой апологетикой режима как единственно верного и возможного, а исследованием, что ценность порядка, государства и стабильности вообще в них все равно остается более высокой, чем ценность данного, нацистского государства.
Все могло действительно кончиться концлагерем, если не хуже. От скверной участи Шмитта спас лично Геринг – возможно, не столько даже из личных симпатий, сколько из-за соперничества с СС. Известно его письмо главному редактору эсэсовской газеты "Черный корпус", открывшей кампанию против Шмитта, Гюнтеру д' Алькену, в котором Геринг недвусмысленно требует прекратить нападки не потому, что они несправедливы, а потому, что, как прусский государственный советник, Шмитт находится в его, Геринга распоряжении, и такие акции воспринимаются им, премьер-министром Пруссии, как вторжение в сферу его компетенции. В отличие от Геринга непосредственный начальник Шмитта по Академии немецкого права, Франк, не собирался его защищать. Он отрапортовал, что смещает его со всех руководящих постов. Шмитт остается только профессором Берлинского университета и – не столько даже из тщеславия, сколько из соображений большей безопасности – требует, чтобы величали его не "господин профессор", но "господин прусский государственный советник". Отстранение от активной политики, в общем, благотворно сказывается на его научной деятельности. В 1938 г. он пишет книгу о "Левиафане" Гоббса, одно из самых глубокомысленных своих сочинений, в 1942 г. – крошечную, но очень важную книжку "Земля и море". Шмитт посвящает все больше внимания философской и исторической проблематике международного права.
1945 год он встречает как вполне академический ученый, сохраняя присутствие духа даже во время бомбежек (в 1943 г. дом, в котором он жил, был разрушен бомбардировкой). За этим следует арест, пребывание в лагере для "важных лиц" в течение семи месяцев, освобождение, новый арест и допросы в Нюрнберге, где Шмитт помещен в камеру для свидетелей. Из свидетеля он мог стать обвиняемым. Вряд ли его ждала бы тогда такая же судьба, как его бывших покровителей Геринга и Франка, приговоренных к повешению. Однако более или менее длительное заключение было бы вероятно. Однако по результатам допросов Шмитт был выпущен на свободу, поскольку его вина, как было установлено, носит только моральный, а не юридический характер.
В 1947 г. он выходит на свободу, оставшись практически без средств к существованию. У него нет ни дома, ни библиотеки (она была конфискована американцами, впоследствии удалось было ее вернуть, но места для нее в новых, стесненных условиях Шмитт найти уже не смог), ни денег. Приходится возвращаться в родной Плеттенберг. Здесь он ютится в маленьком домике вместе с несколькими родственниками. В 1950 г. его жена умирает, остается дочь, названа по латыни, видимо, в честь жены, Анимой. Шмитт еще пытается как-то найти себе место в новой жизни, хочет, например, уехать в Латинскую Америку – безуспешно. Ему еще несколько лет не дают паспорта. Год проходит за годом, становится ясно, что место профессора ему не найти, кстати говоря, он уже и не молод. Правда, постепенно проявляются старые друзья (одним из первых – Эрнст Юнгер), которые помогают пережить трудное время, издательства вновь начинают принимать его книги. Молодые ученые из-за границы (в их числе упомянутый Якоб Таубес и, в будущем, именитый французский социолог, участник Сопротивления Жюльен Фройнд) ищут знакомства со Шмиттом. Мало-помалу жизнь налаживается. Биографии Шмитта, какой она была в годы его расцвета, приходит конец. Академический остракизм не прекращается, его оценки и политико-юридический анализ далеко не играют той роли, какую они играли в предшествующие эпохи.
Он прожил еще очень долго, пережил и жену, и дочь, и большинство друзей (за исключением Эрнста Юнгера). Он еще успел стать неутомимым путешественником, вновь вкусить мировой известности, выпустить переиздания ранних работ, насладиться ученейшими дискуссиями, переселиться в новый, лучше устроенный дом. К его 70-тилетию и 80-тилетию выходят юбилейные сборники, к 90-летию – специальный номер "Европейского журнала по социальным наукам" – все, как и должно быть у именитого профессора. С 50-х гг. бельгийский ученый П. Томиссен ведет библиографию работ Шмитта и о Шмитте – она разрастается до размеров фантастических. Много раз за эти годы Шмитт возвращается к роковым тридцатым годам. Он оправдывается и доказывает что подобно Хайдеггеру, не раскаивается ни в чем.
Последнюю статью девяностолетний старец публикует в 1978 г. Шмитт пишет об опасности "легальной мировой революции". Он указывает, что еврокоммунисты могут воспользоваться парламентскими методами, чтобы прийти к власти и перевернуть весь конституционный порядок Запада. – Шмитт опять, теперь уже в последний раз – умудряется соединить теоретическую проницательность с полным непониманием актуальных опасностей и тенденций.
В заключении остается лишь заметить, несмотря на то, что Шмитт «дискредитировал» себя сотрудничеством с национал-социалистами, интерес к его концепциям, как в Германии, так и за ее пределами, растет.
по материалам статьи А.Ф. Филиппова «Карл Шмитт. Расцвет и Катастрофа»
Карл Шмитт родился в 1888 году в крошечном городке Плеттенберг на западе Пруссии. Семья была католической, мелкобуржуазной, но почтенной, отец Шмитта заведовал церковной кассой, так что ему была привычна, интимно близка не только догматическая и культовая, но и повседневная, рутинная сторона католицизма, который всегда оставался важнейшей частью его жизненного уклада. В 1907 году он приезжает в Берлин изучать юриспруденцию. Он был беден, провинциален и скромен. Даже через много лет, в глубокой старости Шмитт, вспоминая о годах учебы в Берлине, говорит, что чувствовал себя чужаком в этом протестантском городе, с его "ложным блеском", с его тягой к модерну. Возможно, также и поэтому после двух семестров в Берлине он продолжает обучение в Страсбурге и Мюнхене. Вряд ли его можно назвать чьим-то учеником – если понимать под ученичеством нечто большее, нежели посещение лекций и прохождение экзаменов. Мы не находим у него добрых воспоминаний об университетских профессорах; зато до конца дней у него сохраняются хорошие отношения со своим старшим другом, поэтом Теодором Дойблером (1876-1934), отношения с которым завязываются в 1912 г., уже после университета. Тяга к богеме, к художественной элите заметна у Шмитта с юношеских лет. Дойблер – лишь одно из многих знакомств этих лет, но именно оно перерастает в настоящую дружбу. Честолюбивый молодой юрист, в высшей степени нацеленный на профессиональную карьеру, нуждается в постоянных влиятельных покровителях, в надежном источнике доходов. Он выполняет рутинную юридическую работу в конторе – и он же может вместе с Дойблером отправиться в четырехнедельное странствие (воспроизводя любимый немецкий образ романтического странствия друзей, возрожденный в это время немецким Jugendbewegung, молодежным движением, в котором, кстати говоря, весьма сильно было влияние католицизма).
Первая мировая война – важнейшее событие в жизни людей его поколения. Шмитт не принадлежит к тем чувствительным натурам, которые поражены ее ужасами – собственно ужасов он не испытывает. Вступив в армию добровольцем, он попадает в лейб-гвардию, но в резервную часть, затем оказывается прикомандирован к ставке заместителя командующего первым армейским корпусом в Мюнхене. Какая-то смутная, до сих пор не проясненная история с травмой спины – не то в результате падения с лошади, не то застарелая болезнь... Шмитт остается все годы войны в Мюнхене, продвигается по службе (он работает в армейской цензуре), получает награду, завязывает знакомства среди военных. Заметные обстоятельства этого времени: поражение Германии в войне, краткая, но бурная история Баварской Советской республики, знакомство с Максом Вебером, женитьба.
В 1915 г. Шмитт вступает в брак с Павлой (фон) Доротич. И дворянский титул, и даже сербское происхождение вызывают сомнение, она вообще в высшей степени сомнительна, эта женщина, так что женитьба в известной мере не менее экстравагантный поступок Шмитта, чем его дружба с Дойблером. Очень скоро обнаруживается, что брак этот, мягко говоря, неудачен. Супруги живут порознь, в разных городах, но еще долго, вплоть до начала 20-х гг. Шмитт подписывает свои сочинения двойным именем: Шмитт-Доротич. Когда же он, наконец, намеревается расторгнуть этот брак, католическое духовенство не дает на это согласия – Шмитт делает по меньшей мере две попытки добиться позитивного решения в высших церковных инстанциях, но безуспешно. Тем не менее в 1926 г. он вступает в новый брак, оказываясь, таким образом на долгие годы вне церкви. Лишь в 1946 г., в лагере для интернированных в Берлине он снова прислуживает во время мессы. В 1919 г. Шмитт знакомится с Максом Вебером, посещает его семинар для молодых преподавателей, доклады, лекции, в том числе и знаменитый доклад "Наука как призвание и профессия". Шмитт входит в узкий круг относительно близких к Веберу людей, но вряд ли они могут сойтись по-настоящему: и разница в возрасте, и многие принципиальные установки должны сильно их рознить.
В 1919 г. Шмитт начинает преподавать. Его первое место – Высшая торговая школа в Мюнхене. В этом же году начинается самый плодотворный период его научной деятельности. В свет выходит "Политический романтизм" (1919), сочинение, в содержательном отношении скорее завершающее предшествующий этап его развития, нежели открывающее новый. Это расчет со своей юностью, с тем, к чему по самому существу своей натуры он должен был чувствовать тяготение. 1921 г. – важная веха. Книга "Диктатура" – это, собственно, и есть "тот самый Шмитт", исследующий собственную область политического, ставящий во главу угла проблему чрезвычайного положения, суверенного решения, хрупкости и ненадежности либеральной парламентской демократии. Зная о последующей эволюции Шмитта и тем более – о том, к чему пришла Германия, можно сделать вывод, будто Шмитт изначально стремился к разрушению основ немецкого парламентаризма и был апологетом тоталитарной диктатуры. Такой вывод нередко делали и делают до сих пор. Но он несправедлив. Книга о диктатуре написана еще до всего, еще тогда, когда полной ясности не было даже с итальянским фашизмом (которым, впрочем, Шмитт уже в скором времени прельстился), когда даже коммунистическая диктатура была лишь отчасти известна и далеко еще не сформировалась в тот режим, каким он предстает в годы своего расцвета. Шмитт не подгонял развитие, не пытался разрушить Веймарскую республику, не агитировал. Его работы были вполне «нормальными» – они вписывались в рамки тогдашних дискуссий и поражали глубиной мысли, ученостью, необыкновенной точностью и афористической суггестивностью формулировок, а не решительной несовместимостью с господствующим политическим строем и правопорядком. Католическая и консервативная ориентация Шмитта были тогда, впрочем, несомненны, и это обнаруживается с полной ясностью в ближайшие годы. Шмитт не становится приверженцем радикальных партий. Он вообще очень осторожен, осторожен до крайности, иным кажется: до боязливости. Его критика слабостей либерализма предполагает внимательное отношение к духовным альтернативам, к радикальному отрицанию и радикальному утверждению. Но не забудем, что Шмитт еще и юрист, и духовно-политические симпатии и антипатии не уводят его от признания ценности права государства. Право же реализуется в государстве, вот этом, существующем здесь и сейчас. Шаткость государства опасна для права. Шаткость государства обусловлена борьбой партий. Борьба партий в публичной политике – необходимый атрибут либерализма, но не демократии. "Власть народа" – одна из ключевых очевидностей современности – может быть не либеральной. Таков круг идей, развиваемых Шмиттом.
В середине 20-х Шмитт – образцовый немецкий профессор. Он работоспособен, тщеславен, обидчив, упрям, неутомим в полемике, в высшей степени ощущает свою принадлежность к ученой касте и потому до крайности щепетилен в вопросах статуса – но забывает о профессорском высокомерии тем более, чем выше научные дарования его собеседника. Ему не чужда экстравагантность – брак с Павлой Доротич расторгнут без позволения церкви, новый брак (1926 г.) с Душкой Тодорович не может быть церковным, отношения с церковью становятся напряженными, да и не видит уже Шмитт в католицизме после 1925 г. той вековечной мощи, которая еще недавно внушала ему столько упований.
Он пишет "Политическую теологию" (1922), "Римский католицизм и политическая форма" (1923), "Духовно-историческое состояние современно парламентаризма" (1923), "Понятие политического" (1927), "Учение о конституции" (1928), "Гарант конституции" (1930), "Легитимность и легальность" (1932), – работы, на которых основана его научная репутация не только в Германии, но и за ее пределами. Он получает, наконец, профессорские должности: 1921 г. – Грайфсвальд, 1922-28 гг. – Бонн, 1928-1933 гг. – Берлин, потом снова Кельн, и снова – в 1933 г. – Берлин. Здесь он остается до 1945 г., и эта профессура – последняя. В 1920-е годы Шмитт – один из самых известных европейских юристов, значение его трудов не только для профессиональных правоведов, но и для социологов, философов, теологов бесспорно.
Сам Шмитт отнюдь не хотел быть политическим радикалом, ни правым, ни левым, не был он и "консервативным революционером". Существует стойкая традиция причислять его именно к этому духовно-политическому течению. Есть и прямо противоположная точка зрения: Шмитт – критик политического романтизма – никогда не мог быть в числе его идейных наследников. Как бы там ни было, а связи Шмитт в этих кругах имел, да и не просто связи. Не будем говорить о фигурах сравнительно второстепенных. Довольно того, что именно в эти годы начинается его многолетняя дружба с Эрнстом Юнгером. Шмитт всего лишь на семь лет старше Юнгера, они очень разные: и по жизненному опыту, и по темпераменту, и (по крайней мере первоначально) по политическим ориентациям. И все-таки что-то тянет их друг к другу, не просто симпатии, но какое-то глубинное сродство, сохранившееся на долгие годы, – чуть ли не до самых последних дней.
Еще одна важная, достойная упоминания дружба начинается в те годы: дружба Шмитта с ответственным правительственным чиновником Йоханнесом Попицем, консерватором, позже работавшем министром финансов Пруссии и при национал социалистическом режиме и павшем его жертвой в самом конце войны. Попиц был одним из активных участников заговора против Гитлера, его памяти Шмитт посвятил одну из самых значительных публикаций послевоенных лет – "Сочинения по конституционному праву 1924-1954 гг.", на дружбу с ним он ссылался, когда доказывал, что не был активным и убежденным национал социалистом. Интересно здесь то, что Попиц, высоко ценивший Шмитта, не привлекал его, однако, к ответственным политическим делам и не вводил в круги, где, собственно, во многом и принимались важнейшие решения. Говорят, что он недаром оставил его в стороне от заговора: то ли берег, то ли не был уверен в достаточной твердости, то ли учитывал чрезмерную невоздержанность на язык своего друга. Но отметим, кроме того, еще одно: даже во времена Веймарской республики Попиц не считал Шмитта серьезным политиком. В реальной политике Шмитт, по его мнению, не разбирался. Ему доверяли в вопросах фундаментальных, концептуальных; его ценили как эксперта-юриста; его блестящий дар публициста тоже был должным образом отмечен. Но стратегия и тактика реальной политики, учет фактических сил и все остальное в том же роде – это не было его стихией, а неспособность разбираться в людях, общая непрактичность были широко известны.
В начале 1933 г. он оказывается – по собственному выбору – вне активной политики. Но он не может противостоять искушению вновь быть при большом деле, когда после мартовских выборов в Рейхстаг и пресловутого Erm?chtigungsgesetz (Закона о полномочиях), благодаря которому национал социалистическое правительство легальным образом обрело права, прежде принадлежавшие Рейхстагу, ему предлагают принять участие в выработке нового законодательства. Новый режим нуждается в нем – и Шмитт принимает его, кроме прочего, заинтригован возможностью поближе узнать, что собой представляет национал социализм как политическая сила. Ему становится ясно, что в скором времени национал-социалисты полностью овладеют всем аппаратом власти, без помощи и без участия консерваторов. Именно так Шмитт приближается к решению вступить в НСДАП. Надежды на то, что рейхсвер вмешается в развитие событий, быстро тают, Шмитт все активнее отождествляет себя с режимом, в июле 1933 г. он становится прусским государственным советником (кстати говоря, вместе со знаменитым дирижером Фуртвенглером и актером Грюндгенсом), в октябре получает "главную" юридическую кафедру страны: место профессора в Берлинском университете. Начинается новая эпоха. Появляется новый Шмитт – все менее узнаваемый для друзей и коллег. Он вступает в НСДАП 1 мая 1933, в день, объявленный официальным праздником труда.
Автор статьи "Фюрер защищает право", прусский государственный советник, руководитель имперской секции преподавателей права в высшей школе, главному редактору журнала "Немецкое право". Именно Шмитт, открывая состоявшийся 3-4 октября 1936 г. представительный (до 400 участников, среди которых около сотни преподавателей высшей школы) конгресс "Еврейство в науке о праве", заявляет: "Все, что фюрер говорит о еврейской диалектике, мы должны вновь и вновь твердить себе и нашим студентам, дабы избежать величайшей опасности, заключенной во все новых маскировках и увертках. Одного только эмоционального антисемитизма здесь недостаточно; нужна основанная на познании уверенность. ... Расовому учению мы обязаны знанием различия между евреями и всеми остальными народами". Именно на этой конференции Шмитт предложил считать сочинения немецких авторов еврейского происхождения переводами с еврейского языка, помещать их в библиотеках в раздел "Judaica" и, если в случаях крайней необходимости нельзя обойтись без цитат, помечать эти тексты шестиконечной звездочкой, дабы легко отличать их от подлинно немецких.
Его дела идут блестяще до 1936 г., когда недовольные его стремительным восхождением коллеги и быстро набирающие силу деятели СС составили против него хитроумный комплот. Шмитту припомнили все: и его католичество, и связь с Партией Центра, и работы в поддержку Веймарской конституции, и былую ставку на консерваторов, и, конечно, то, что его основные работы после 1933 г. являются не сугубой апологетикой режима как единственно верного и возможного, а исследованием, что ценность порядка, государства и стабильности вообще в них все равно остается более высокой, чем ценность данного, нацистского государства.
Все могло действительно кончиться концлагерем, если не хуже. От скверной участи Шмитта спас лично Геринг – возможно, не столько даже из личных симпатий, сколько из-за соперничества с СС. Известно его письмо главному редактору эсэсовской газеты "Черный корпус", открывшей кампанию против Шмитта, Гюнтеру д' Алькену, в котором Геринг недвусмысленно требует прекратить нападки не потому, что они несправедливы, а потому, что, как прусский государственный советник, Шмитт находится в его, Геринга распоряжении, и такие акции воспринимаются им, премьер-министром Пруссии, как вторжение в сферу его компетенции. В отличие от Геринга непосредственный начальник Шмитта по Академии немецкого права, Франк, не собирался его защищать. Он отрапортовал, что смещает его со всех руководящих постов. Шмитт остается только профессором Берлинского университета и – не столько даже из тщеславия, сколько из соображений большей безопасности – требует, чтобы величали его не "господин профессор", но "господин прусский государственный советник". Отстранение от активной политики, в общем, благотворно сказывается на его научной деятельности. В 1938 г. он пишет книгу о "Левиафане" Гоббса, одно из самых глубокомысленных своих сочинений, в 1942 г. – крошечную, но очень важную книжку "Земля и море". Шмитт посвящает все больше внимания философской и исторической проблематике международного права.
1945 год он встречает как вполне академический ученый, сохраняя присутствие духа даже во время бомбежек (в 1943 г. дом, в котором он жил, был разрушен бомбардировкой). За этим следует арест, пребывание в лагере для "важных лиц" в течение семи месяцев, освобождение, новый арест и допросы в Нюрнберге, где Шмитт помещен в камеру для свидетелей. Из свидетеля он мог стать обвиняемым. Вряд ли его ждала бы тогда такая же судьба, как его бывших покровителей Геринга и Франка, приговоренных к повешению. Однако более или менее длительное заключение было бы вероятно. Однако по результатам допросов Шмитт был выпущен на свободу, поскольку его вина, как было установлено, носит только моральный, а не юридический характер.
В 1947 г. он выходит на свободу, оставшись практически без средств к существованию. У него нет ни дома, ни библиотеки (она была конфискована американцами, впоследствии удалось было ее вернуть, но места для нее в новых, стесненных условиях Шмитт найти уже не смог), ни денег. Приходится возвращаться в родной Плеттенберг. Здесь он ютится в маленьком домике вместе с несколькими родственниками. В 1950 г. его жена умирает, остается дочь, названа по латыни, видимо, в честь жены, Анимой. Шмитт еще пытается как-то найти себе место в новой жизни, хочет, например, уехать в Латинскую Америку – безуспешно. Ему еще несколько лет не дают паспорта. Год проходит за годом, становится ясно, что место профессора ему не найти, кстати говоря, он уже и не молод. Правда, постепенно проявляются старые друзья (одним из первых – Эрнст Юнгер), которые помогают пережить трудное время, издательства вновь начинают принимать его книги. Молодые ученые из-за границы (в их числе упомянутый Якоб Таубес и, в будущем, именитый французский социолог, участник Сопротивления Жюльен Фройнд) ищут знакомства со Шмиттом. Мало-помалу жизнь налаживается. Биографии Шмитта, какой она была в годы его расцвета, приходит конец. Академический остракизм не прекращается, его оценки и политико-юридический анализ далеко не играют той роли, какую они играли в предшествующие эпохи.
Он прожил еще очень долго, пережил и жену, и дочь, и большинство друзей (за исключением Эрнста Юнгера). Он еще успел стать неутомимым путешественником, вновь вкусить мировой известности, выпустить переиздания ранних работ, насладиться ученейшими дискуссиями, переселиться в новый, лучше устроенный дом. К его 70-тилетию и 80-тилетию выходят юбилейные сборники, к 90-летию – специальный номер "Европейского журнала по социальным наукам" – все, как и должно быть у именитого профессора. С 50-х гг. бельгийский ученый П. Томиссен ведет библиографию работ Шмитта и о Шмитте – она разрастается до размеров фантастических. Много раз за эти годы Шмитт возвращается к роковым тридцатым годам. Он оправдывается и доказывает что подобно Хайдеггеру, не раскаивается ни в чем.
Последнюю статью девяностолетний старец публикует в 1978 г. Шмитт пишет об опасности "легальной мировой революции". Он указывает, что еврокоммунисты могут воспользоваться парламентскими методами, чтобы прийти к власти и перевернуть весь конституционный порядок Запада. – Шмитт опять, теперь уже в последний раз – умудряется соединить теоретическую проницательность с полным непониманием актуальных опасностей и тенденций.
В заключении остается лишь заметить, несмотря на то, что Шмитт «дискредитировал» себя сотрудничеством с национал-социалистами, интерес к его концепциям, как в Германии, так и за ее пределами, растет.
по материалам статьи А.Ф. Филиппова «Карл Шмитт. Расцвет и Катастрофа»
Библиография