Бывало, я всегда удивлялся на тех людей, которые много толкуют о Боге, удивлялся тому, к чему им служит эта масса слов – мне казалось, что им следовало бы высказаться кратко, и, заявив таким образом своё благочестивое разумение, успокоиться на этом и замолчать, уже по тому одному, что и Сам Бог не дозволяет многоглаголания о Себе, так как Он превыше естества и слова, и всякого понимания. А теперь я уже нисколько не дивлюсь на богословов такого рода. Теперь я понял, что не честолюбие, а необходимость заставляла быть столь плодовитыми на слова. Одних побуждало к тому любопрение еретиков, поднимавших против правого учения всё новые и новые возражения, точно волны на море; других наглость невежественных и завистливых людей, имеющих природное влечение позорить всё хорошее, и сказанному в благочестивом смысле придавать смысл совершенно противоположный, так что настояла крайняя необходимость обращаться со словом и отповедью к тем и другим, и вот те, которые хотели удовлетворительно разрешить свою задачу относительно представителей той и другой категории, должны были, как я сказал, говорить о Боге сколь обстоятельно, столь же и пространно. То же самое случилось и с нами, как это легко увидит всякий из настоящего нашего сочинения. Решительно предпочитая молчание рассуждениям о Боге, и довольствуясь сказанным мужами Духа, на том основании, что лучше них сказать невозможно, мы против воли вовлечены в эти рассуждения – мало того, думая первоначально ограничиться несколькими словами, мы теперь распространяемся, вынуждаемые к этому крайней необходимостью. Каким же это образом? А вот каким: прежде всего начал писать и говорить развращённое Иоанн Векк. Понятно, что было необходимо дать ему отпор. Нельзя же было класть руку на уста и своим молчанием открыть ему полный простор для распространения вреда. Ибо, хотя старые люди и говорят о безопасности молчания, но от одного простого молчания едва ли можно ждать надёжного плода. Вследствие этого мы и дали ему отпор, и, с Божией помощью, положили предел продолжительным нелепым разглагольствованиям этого человека насчёт догматов. Векка сменил другой – этот из честолюбия тоже стал составлять книги, переполненные словцами и выраженьицами, которыми он хотел что-то выразить, но что именно - не знаю. И он также восстал против нас, поставляя нам в вину то, что мы первые дерзнули вступить в борьбу с Векком, а не предоставили ему этой чести, так как он только один (по его убеждению) и силён в слове. Вследствие этого он напал на составленный нами против Векка, по мысли всей церкви, свиток, и начал порицать в нём как не хорошее то, что прежде не только превозносил до небес и хвалил, но и подписал, признавая за свиток благочестия, и при том без всякого вызова и принуждения с чьей бы то ни было стороны. Свою обязанность относительно Векка мы, при помощи Бога Спасителя нашего, исполнили в других сочинениях, и, между прочим, в упомянутом сейчас свитке. В надежде на то же божественное заступление остаётся сказать несколько слов и против другого нашего противника: мы докажем, что его нападки на свиток скорее падают на самого их автора, чем на того, против кого они направлены. Но я хочу возвести свою речь к приличному началу, чтобы дать ей правильную постановку и направление. Векку, разделявшему мнения итальянцев и следовавшему им в учении о Боге, предлежало прежде всего доказать, что ни он сам, ни они не имели никаких нелепых мыслей и не уклонялись от правого учения. Сами же мнения итальянцев, вкратце, состояли в следующем: первое, что Дух Святый исходит от Отца и от Сына; второе, что Он имеет происхождение от Обоих, то есть, от Отца и от Сына, а третье, что Оба эти Лица составляют единого виновника Его ипостаси. Во всех этих пунктах между мнениями Векка и мнениями и догматами православной церкви будто бы нет никакого различия. Почему и каким образом дошли до этих мнений итальянцы, и кто были [у них] родоначальниками этого догмата, пусть об этом знают они сами и те, у которых есть время для изучения всего, имеющего к ним отношение. Что же касается Векка, то на вопрос о том, для чего он добровольно оставил отцов и перебежал к чужим, и бросился в такую яму хулы, он, столь нагло, сколь и невежественно, отвечал, что его увлекли за собой святые. Какие же святые? Премудрый Максим Исповедник, знаменитый Иоанн Дамаскин и великое украшение архиереев Тарасий. Эти три [отца], которых церковь имеет учителями благочестия, и которых и он сам постоянно любил принимать таковыми, они трое, по его словам [Прим.: отсюда и до конца абзаца идёт изложение идей Векка как бы от его имени], богословствуя, что "Дух Святый исходит от Отца через Сына", дивным неким образом одним этим своим изречением убедили его не порочить, по вашему, благочестие итальянцев, а напротив, чтить и любить, как благочестие святых отцов. Я полагаю, что под их руководством и вы, если бы только захотели, легко пришли бы к тому же убеждению, изгнав из своей души всякое недоумение. В чём состоит это руководство - всякий, не желающий добровольно отказываться от употребления своей головы, легко поймёт из нижеследующего. Все вы, конечно, держитесь одного и того же исповедания, и, между прочим, все вы согласно исповедуете, и, конечно, никто тому противоречить не будет, что исхождение (εκπορευσιν) Святого Духа обозначает не что иное, как самый способ Его происхождения (υπάρξεως). И так как оно действительно обозначает это самое, и вы с этим совершенно согласны, то смотрите, что отсюда с необходимостью следует. Так как некоторые лица, о которых нельзя сказать, чтобы они говорили неправильно, говорят, что Дух Святый исходит через Сына, а исхождение обозначает способ происхождения, то всякий вправе заключить, что говорящие "Дух Святый исходит через Сына" принимают как догмат и то, что и самое происхождение Его – через Сына же. А если [допустить] происхождение Святого Духа через Сына, то, очевидно, [необходимо допустить] происхождение Его и от Сына, и не потому только, что в некоторых изречениях иногда безразлично употребляются эти предлоги (δια и εκ), так что один заменяется другим, но и потому, что и по естеству нет препятствия мыслить происхождение совершенного лица через другое тоже совершенное, хотя оно и не в собственном смысле от того лица, через которое считается имеющим происхождение. Таким образом, говорит он, руководствуясь этими изречениями отцов, мы признаём, и при том совершенно справедливо, итальянцев благочестивыми, равно как и их догмат, так как не стыдимся мнения божественных отцов, говорящих, что Дух Святый исходит – снова повторю для ясности – происхождение по ипостаси имеет от Сына, и того же Сына имеет [Своим] виновником: виновником имеет Его потому, что от Него [имеет] происхождение; а от Него [имеет] происхождение потому, что и через Него естественно (φυσικως), будучи совершенным через совершенного, каковое происхождение и называется личным (προσωπικη). А через Него [имеет] происхождение, поскольку через Него исходит, исхождение же бесспорно [обозначает] способ происхождения. А поскольку для одного и того же [субъекта] на одном и том же основании нельзя допустить двух причин, то, всеконечно, Отец и Сын составляют единого виновника Духа, единство же происхождения обеспечивается безразличием того и другого.