Кроме того, да не будет и входа в Церковь Божию моавитянам и аммонитянам, то есть диалектике, спорам и тем пытливым вопросам о неизреченном рождении и исхождении Бога, с которыми дерзко восстают против Божества, как будто необходимо, чтобы или им одним было постижимо превышающее разум, или не могло то и быть, чего они не поняли. А мы, следуя Божественным писаниям и устраняя препятствия, встречающиеся слепотствующим, будем держаться спасения, отважившись прежде на все, нежели дерзнем на что-нибудь против Бога. Собирать же сами свидетельства предоставим другим, так как многие неоднократно уже предавали их писанию, да и мы сами не мимоходом касались их. Притом, по мне, крайне стыдно - собирать теперь доказательства того, в чем издавна мы были уверены. Ибо не хорош порядок - сперва учить, а потом учиться, хотя бы шло дело не о Божественном и столь высоком предмете, но о чем-нибудь маловажном и ничего не стоящем. А разрушать и разъяснять затруднения, встречающиеся в Писании, не дело настоящего времени; это требует совершеннейшего и большего занятия, нежели какое сообразно с настоящим намерением слова. Таково наше учение касательно существенного, и я изложил его не для того, чтобы вступить в состязание с противомыслящими (ибо многократно уже, хотя и умеренно, состязался с ними), но чтобы вам показать свойство моих учений, точно ли я сподвижник ваших догматов, и стою с вами против одних врагов и за одни и те же истины.

Таково, достопочтенные, оправдание моего здесь пребывания. Если оно заслуживает похвалы, благодарение Богу и вам, призвавшим меня! Если и не соответствует надеждам, и в этом случае благодарение! Ибо хорошо знаю, что оно не вовсе укоризненно, и верю вам, подтверждающим это. Покорыстовался ли я чем-нибудь от этого народа? Приумножил ли сколько-нибудь свою собственность, чему вижу примеры многих? Огорчил ли чем-нибудь Церковь? Может быть, оскорбил я иных, которые думали, что понапрасну говорю, и которым противопоставил я свое слово. Но вас, насколько сознаю сам себя, ничем я не оскорблял. Ни вола не взял у вас, говорит великий Самуил, состязаясь с Израилем о царе, ни мзды за души ваши, свидетель на вас Господь (1Цар.12:5), не взял я ни того ни другого, продолжал он, и я не буду перечислять этого подробно. Напротив, соблюл я священство чистым и нескверным. Если же возлюбил я владычество или высоту престолов, или если возлюбил попирать дворы царей, то пусть не буду иметь никакой другой славы, а если и приобрету, то да лишусь ее.

Что же значат слова мои? Я не безвозмездно тружусь на ниве добродетели и не достиг еще такого совершенства. Вознаградите меня за труды. Чем же? Не тем, о чем подумали бы некоторые, способные подозревать всякого, но тем, чего мне безопасно желать. Успокойте меня от долговременных трудов, уважьте эту седину, почтите мое странничество и введите на мое место другого, за вас гонимого, у кого руки чисты, у кого слово не неразумно, кто мог бы во всем вас удовольствовать и нести с вами церковные попечения, ибо настоящее время особенно требует таких Пастырей. А у меня, видите, в каком состоянии тело, истощенное временем, болезнью, трудами. На что вам нужен старик робкий, ослабевший, умирающий, так сказать, ежедневно, не телом только, но и заботами, - старик, который и это с трудом выговаривает вам? Поверьте голосу учителя, так как никогда не отказывали ему в вере. Я устал, слушая обвинения моей кротости; устал, препираясь и со словом, и с завистью, с врагами и со своими: одни поражают в грудь, и меньше успевают, потому что нетрудно остеречься явного врага; другие имеют в виду спину и больше причиняют огорчений, потому что внезапное нападение губительнее. Если бы я был кормчим и даже самым знающим, но окружало нас обширное море, бурно волнующееся вокруг корабля, и в то же время плывущие начали сильный мятеж, все спорили бы о том и о другом, и заглушали друг друга и волны, то я, сидящий у кормила, долго ли бы мог бороться и с морем, и с пловцами, и безбедно спасать корабль от удвоенной бури? Где трудно спасение, когда все и всеми мерами трудятся над одним; там как не потонуть, когда все противоборствуют друг другу? Нужно ли говорить о чем другом? Но как мне вынести эту священную брань? Ибо пусть иная брань называется и священной, как есть брань варварская. Как совокуплю и приведу к единству этих, один против другого восседающих и пастырствующих, а с ними и народ, расторгнутый и приведенный в противоборство, подобно как во время землетрясений расседаются места соседствующие и близкие, или во время заразных болезней страждут слуги и домашние, потому что болезнь передается от одного другому? И не только народ этот, но целые части Вселенной увлекаются тем же мятежным духом, так что Восток и Запад разделились на две противные стороны, и есть опасность, что они, составляя разные уделы, настолько же будут противостоять и во мнениях.